Неудачная реинкарнация - Страница 34

Подэпсара выложил самоцветы.

— Долг уплачен, — сообщил он удивлённым функционерам, не вдаваясь в подробности. — Хозяина поместья успели казнить.

— Странно вы как-то служите, — протянул дознаватель, глядя на сверкающие камушки.

Похоже, ни он, ни его помощники не могли понять, что помешало подэпсару взять драгоценности себе — раз уж хозяин казнён. Да он и сам себя не понимал, если честно.

— И вот что ещё, — сказал дознаватель равнодушно. — На период следствия твой аттестат будет закрыт. А там посмотрим. Все. Иди отсюда, думай. Да отправь десятников сюда — на беседу.

Подэпсара не помнил, как вышел из фургона. Аттестат. Будет закрыт. А маменька в столице только на него и живёт. Ей теперь остаётся разве что на улицу. И когда оно ещё закончится, следствие? В штабе с документами не привыкли торопиться!

Он по инерции приказал часовому у калитки вызвать десятников, отправил их в фургон. Их, конечно, допросят, и они, естественно, все расскажут. А, неважно!..

Он просидел на скамейке у чьего-то дома до самых сумерек. Проходили гуляющие деревенские, осторожно поглядывали на обнажённую саблю. Подходили десятники — он послал их… нести службу. Ощущение затянутой петли на горле все не проходило. А потом он понял, что уже не один.

— Жалеешь, что в полицию пошёл? — осведомился эльф проницательно. — Не жалей.

— Набрался ценного опыта — а жалеет! — донеслось с другой стороны.

— Эпсаром даже побыл!

— Даже убил эпсара!

— Да, ещё же с нами познакомился!

— Вот уж это я вовсе не считаю ценным приобретением! — не выдержал подэпсара.

— Хамит! — задумчиво сказал эльф. — Будущим работодателям.

— Мы тут ради него самоопределение провинции устраиваем!

— Чтоб рабочие места создать для опытных полицейских!

— С возможностью стремительного карьерного роста!

— А пойдём лучше по девкам!

— Сепаратисты, что ли? — без интереса пробормотал подэпсара. — Хоть бы историю учили. Все сепаратисты плохо кончили. Империя — это прогресс.

— Да плевать на прогресс! — с обескураживающей честностью сказал эльф. — О себе подумай. За убийство эпсара тебя казнят! А мы тут новое государство создаём как раз. Нам свои полицейские нужны. А ты нам понравился. Мы тебя главным полицейским назначим!

— А не согласишься — убьём…

— Вы что, девок вот так же уговариваете? — не выдержав, улыбнулся подэпсара.

— Ага! И они точно так же ломаются! Как будто не согласны!

— Зато потом с такой страстью отдаются!

— Вот и ты потом…

— Но-но! — предостерегающе сказал подэпсара. — Я имел в виду — вы их так же впятером уговариваете? Или даже не уговариваете, вас же пятеро…

— Но-но! — обиженно сказали эльфы.

Подэпсара вздохнул, помялся для приличия — и решился.

— Ладно, вводите в курс дела, — сказал он, усмехаясь. — Мне всяко головы не сносить, так хоть покуражусь напоследок!

Эльфы возбудились и обрадованно зашумели. А подэпсара почувствовал в груди какое-то сладкое щемление. Почему-то ему пришло в голову, что это похоже на первую любовь. Вернее, на то, что с первой любовью неразрывно связано — потерю невинности. И страшно… и страшно любопытно! — …но сначала о делах предыдущих! — вырвал его из блаженства строгий голос эльфа. — Где защитник для девы Бессмертных?

Глава двенадцатая

Владимир Переписчиков — о предназначении поэзии…

— Переписчиков, — равнодушно сказала учительница. — К доске.

— Зачем? — недоуменно спросил он.

В классе понимающе захихикали — манеру общешкольного шута впадать в прострацию на скучных уроках знали все без исключения.

— Стихотворение выучил? — напомнила учительница. — Если выучил, иди рассказывай. Все уже ответили, один ты остался.

Он напрягся и припомнил — да, что-то такое было. Гундели монотонные голоса, раз за разом повторяющие одни и те же строки. Ну, он и улетел…

— А зачем к доске? — по-прежнему недоуменно спросил он. — Меня что, не слышно кому-то? Так я могу…

— Не надо! — поспешно сказала учительница. — …что на другом этаже слышно будет. Причём все.

— Невежливо говорить в спины одноклассникам, — назидательно сообщила учительница.

Она преподавала литературу и русский язык, и потому считала себя достаточно подготовленной для споров даже с Переписчиковым. И ведь спорила…

— Резонно! — нехотя признал он и вышел к доске.

— Люблю Россию я, но странною любовью, — подсказала учительница.

— А, Лермонтов! — с отвращением опознал он. — Нинель Сергеевна, а оно вам надо? Ну, любил он Россию — но мы-то её даже не видели! Мы же в Сибири живём! Посмотрите — тайга кругом! Серая! Где здесь разливы рек, подобные морям? У нас же ГЭС! В общем, нам это стихотворение чуждое. Как про другую страну. И учить его не следует. Потому что в юных неокрепших умах закрепляется ложный образ родины. А ложь — это… это плохо! Вот скажите честно, разве для вот этого класса чета белеющих берёз хоть как-то напоминает родину?

Учительница в сомнении глянула на притихший в ожидании ответа класс. Ну, если представить честный ответ учителя… что само по себе уже очень сложно… то для них образом родины было место под названием «Скалки» — куда подрастающее поколение ходило под видом турпоходов пить пиво подальше от взрослых.

— От то-то же! — правильно интерпретировал он её заминку.

— Ну что же, — усмехнулась учительница. — Раз уж ты так хорошо разбираешься в поэзии Лермонтова, то… в виде исключения… стихотворение «Родина» с тебя спрашивать не будем.